Людей, знавших преподобного Серафима Вырицкого при жизни, — свидетелей — осталось не так много. Правнучка святого Ольга Данииловна Набоко прожила вместе с ним 11 с половиной лет. Она делится воспоминаниями о своем прадедушке.
Ближе родителей
— Ольга Даниловна, вы прожили рядом со своим прадедушкой, преподобным Серафимом, не один год. Расскажите, пожалуйста, что предшествовало этому?— Сын преподобного Серафима, Николай Васильевич Муравьев, был женат на Евгении Любарской. Это был официальный брак. Но после того как в 1917 году в семье родилась моя мама, Маргарита Николаевна, они развелись. Я не знаю почему, не знаю причин и подоплеки развода — у нас эта тема никогда не поднималась. Но могу лишь предположить, что она просто хотела уехать за рубеж. У нас же о загранице никто не помышлял даже! А ведь с таким капиталом, какой был в нашей семье, приняли бы с распростертыми объятиями! После развода Маргариточка, как всегда называл ее преподобный Серафим, осталась с бабушкой и дедушкой.
— А почему старец переехал в Вырицу?
— Как духовник Александро-Невской лавры, он однажды исповедовал более двух суток подряд, стоя на каменном полу. И после завершения исповеди, собравшись уходить, батюшка Серафим упал — отказали ноги. С этого момента началась его тяжелая болезнь. Консилиум врачей рекомендовал переехать в загородную местность с хвойными лесами. Дедушка не соглашался, но митрополит Серафим (Чичагов), который сам был врачом, благословил его переехать в местность с подходящим климатом — в Вырицу. Игумения Воскресенского Новодевичьего монастыря Феофания (Рентель) распорядилась о переезде туда и бабушки, и Маргариты для ухода за тяжело больным.
— Известно, что у бабушки и дедушки были совершенно разные характеры, так ли это?
— Очень разные. Дедушка был очень мягкий, очень добрый. Он был безгранично добр. Бабушка — умная, строгая, твердая духом, и, как она часто сама говорила, «готовая умереть за Правду». Была большой помощницей дедушке — как в духовных, так и в светских вопросах. Но что их объединяло — это совершенно необычная любовь к Богу. Дедушка ведь приходил в Лавру еще в 12-летнем возрасте и просился, чтобы его взяли послушником, но какой-то старец (я, к сожалению, не помню, как его звали) ответил: «Ты, Василий, должен еще много в миру потрудиться, и лишь потом пойти в монастырь». И бабушка тоже с юности хотела в монастырь. Мне как женщине довольно сложно понять ее: красивая, богатая, преклонение окружающих… Оба по согласию ушли в монастырь, раздали всё свое богатство.
Ольга Муравьева, супруга будущего преподобного, с их сыном Николаем
— Что вам больше всего запомнилось в характере преподобного?
— В некоторых житиях читаем: святой, борясь с искушением, отрубил себе палец, строго обличил грех. Так вот, в дедушке ничего такого не было. У него, кроме любви, ничего не было, только любовь. Он даже не хмурился никогда, всегда приветливый, добрый.
— Как долго вы прожили с преподобным старцем Серафимом в Вырице?
— Когда дедушка уехал в Вырицу, маме было около 13. В 19 лет она вышла замуж за моего папу, Даниила Ивановича Набоко, по обоюдной любви. И представьте ситуацию: у мамы, с одной стороны, успешный, любящий муж — в большой трехкомнатной квартире на Старо-Невском проспекте, а с другой — дедушка и бабушка, которых она не может бросить. Так вот: жила она в основном с ними, в съемных квартирах, где нашего ничего не было. Папа, конечно, был недоволен. Но мама была характером в бабушку — непреклонна, переубедить ее было невозможно. Она очень боялась, что с дедушкой и бабушкой что-нибудь случится в эти сложные годы. Я родилась в 1937 году и прожила в Вырице до самой дедушкиной смерти.
Любовь к правнукам
— Расскажите, каким преподобный Серафим Вырицкий был дедушкой? Рассказывал ли он вам сказки, может быть, играл с вами?
— Во-первых, я не помню запрета заходить к дедушке в комнату. Я приходила к нему в любое время вечером, садилась на свой стульчик рядом с его кроватью, брала его за руку. Не знаю, замечал ли он меня в иные минуты или не замечал — настолько был погружен в молитву. Это было совершенно удивительно, увидев один раз, забыть уже невозможно, — как он молился, со слезами…
Играл ли со мной? Да, играл. И хотя дедушка был прикован к постели, он показывал мне на стене у кровати театр теней, делая смешные фигурки зверей пальцами. «Это заяц, заяц!» — кричала я. «Нет, Оленька, не заяц, это — волк», — отвечал дедушка.
— У вас были сестры и братья?
— Нас четверо, но на тот момент была еще только сестра Наташа. Она была бабушкина любимица, и сама бабушку любила, часто с разбегу бросалась к ней на руки. Бабушка любила называть ее «котлетка», а та ее в ответ — «бульончик». Каждое утро мы с Наташей приходили к дедушке, около постели читали «Богородица Дево, радуйся», «Достойно есть», «Пресвятая Троица, помилуй нас», «Отче наш». Просили благословение у дедушки и шли играть и заниматься. Например, я очень любила играть на природе, среди цветов, травы и высоких деревьев. А зимой мне нравилось гулять в любую снежную погоду — метель, вьюгу или мороз.
Война
— Ольга Даниловна, вы должны помнить военные годы. Расскажите об этом.
— Хорошо помню, как самолеты летали над головой, было страшно. Помню страх, что отца убьют на фронте — он воевал. Очень яркое воспоминание: стук в дверь, бабушка идет открывать, и я за ней. Вошли двое — высокие, подтянутые немецкие офицеры — с просьбой покинуть дом и найти для себя другое помещение. Бабушка на чистом немецком языке, который знала в совершенстве, ответила, что человек тяжело болен, схимник, прикован к кровати. Но немцы стояли на своем: нет, просим покинуть дом. И тут моя бабушка резко распахнула дверь и громко сказала им: «Weg!», что значит «Вон!» И они ушли. И никогда, что интересно, больше не возвращались. Видела всё это своими глазами, иначе бы не поверила — должен же быть у человека инстинкт самосохранения.
— Расскажите о вашем деде, Николае Васильевиче Муравьеве, сыне преподобного.
Николай Васильевич Муравьев, сын преподобного
— Он окончил Императорскую Николаевскую гимназию в Царском Селе и в дальнейшем поступил на юридический факультет Петербургского университета. Знал восемь языков. Когда началась Первая мировая война, он добровольцем ушел на фронт, получил ранение, был контужен. Можно представить, каково было ему, интеллигенту, дворянину по линии матери, попасть в революционную мясорубку. Ему не раз предлагали уехать, он отказывался. Когда было уже сложно выехать за границу, близкий друг его, князь Михаил Путятин, предложил конкретный план, как можно покинуть Россию. Но Николай Васильевич наотрез отказался.
По доброте своего характера — он весь был в отца. Такая была доброта! Прошел все мытарства сталинских лагерей. В 1941 году был последний арест, Николая Васильевича отправили в Свердловск, где предъявили обвинение по 58-й статье и расстреляли. Он был реабилитирован уже посмертно, как жертва политических репрессий, разделив судьбу Отечества, испив сполна горькую чашу. Место его захоронения неизвестно.
— Промыслительно, что несмотря на эту трагедию с сыном, огромный поток людей к иеросхимонаху Серафиму никто не приостанавливал.
— Попытки арестовать дедушку были. Так, мама рассказывала, что в 1938 году, пришли чекисты. Мама вышла к ним, держа на руках меня, грудного младенца, и сказала: «Я дедушку никому не отдам. Вы не довезете его даже до станции. Вам нужен покойник?» Настойчиво попросила их вызвать врача, чтобы тот засвидетельствовал, что дедушку нельзя поднимать. Врач подтвердил ее слова. Тогда один из чекистов зашел в комнату дедушки поговорить с ним. А когда вышел, бросил нам на ходу: «Если бы все попы были такие, как ваш дед, все мы были бы верующими».
— Может быть, у него были покровители?
— Очевидно, что высоких покровителей наша семья не имела. Достаточно вспомнить, что регулярно специальными сотрудниками составлялись донесения обо всех, на взгляд органов власти, неблагонадежных людях. Однажды в одном из донесений преподобного даже спутали с чуриковцами — у них в Вырице была община. Кроме того, очень часто наведывались с обысками — после их «добросовестной» работы приходилось весь дом приводить в порядок.
И показала на небо
— Ольга Даниловна, можете рассказать о силе молитвы дедушки? Как ощущали вы на себе его молитвенную помощь?
— Один из примеров могу вспомнить. Мой папа еще до войны занимал должность начальника инженерного отдела Северо-Западного морского пути, часто бывал в командировках в Мурманске. И однажды туда вслед за ним поехала моя мама, взяв меня с собой, — мне было года полтора. Там я заболела дизентерией в тяжелой форме. Врачи сказали: везите обратно, мы ничего не можем сделать, ваш ребенок умирает. И мама приехала обратно к дедушке в Вырицу, бросилась на колени: «Оленька умирает». А дедушка очень спокойно сказал: «Ну что ты, Маргариточка, положи Оленьку сюда». И мама положила меня к нему в ноги. Дедушка помолился, встал, с маминой помощью, и причастил меня — Святые Дары у него всегда были. «Хватит плакать, Маргариточка, сейчас Оленька будет здорова». И болезнь оставила меня.
— Помните ли вы, как преподобный уходил из земной жизни?
Маргарита Николаевна, мама Ольги Даниловны Набоко и внучка преподобного Серафима, слыла очень красивой женщиной
— В доме была я, моя мама и его келейница мантийная монахиня Серафима (Морозова), которая пришла к нам ранее читать Псалтирь по бабушке, схимонахине Серафиме (Муравьевой). Больше никого не было. Я уже уснула, когда вдруг вбегает мама и, рыдая навзрыд, говорит: «Дедуленька умирает!» — «Мама, откуда ты это знаешь?» — «Мне дедушка сказал, что приходила женщина неземной красоты в белоснежных одеждах и показала рукой на небо». Потом ночью дедушка часто спрашивал у мамы, который час. И когда она ответила: «2 часа 15 минут», — он, перекрестившись, испустил дух. После у мамы началась нервная горячка, 40 градусов жар. Она бесконечно любила своего дедушку. Он был для нее всем.
— Преподобный знал, где его похоронят?
— У его кровати висела фотография могилы бабушки, и он, указывая пальцем, говорил: «Вот здесь и я буду лежать». На ее могильном кресте была прикреплена табличка со стихами преподобного, которые он написал в 1945 году.
Не зарастет тропа народная травой
К твоей могилке, матушка родная.
Ты всех любила сердцем и душой,
Не пропадет твоя любовь святая.
Когда хоронили дедушку, даже белья для погребения в доме не оказалось, которое мама недавно покупала, потому что дедушка всё отдавал, даже это… Митрополит Ленинградский Григорий (Чуков) прислал для погребения гроб и новую схиму. Он понимал, кто такой был иеросхимонах Серафим (Муравьев). Множество людей было на похоронах! От станции до храма — сплошная река. Келейнице Серафиме (Морозовой) сломали два ребра — так напирали в толпе приехавшие с ним проститься. И впоследствии люди всё шли и шли к могиле дедушки со своими просьбами молитв.
— Как складывалась ваша жизнь после смерти батюшки Серафима?
— Дедушка маме предсказал, что когда его не станет, она останется без мужа и будет одна воспитывать детей. Так и сложилось. Когда мама осталась одна, младшему брату Сереже было всего два месяца. Мы жили рядом, через два дома от дедушки. Мама приобрела этот дом, продав свой беличий полушубок. Можно представить, какой это был дом, — холодный, насквозь продуваемый, осенью пол заливало водой, и он ходил под ногами. Но мы были счастливы, потому что в семье царила любовь друг к другу.
В письмах к митрополиту Николаю (Ярушевичу), который взял о нас заботу и очень нам помогал, мама писала о нашей жизни, но так, что у читающего могло сложиться впечатление, что мы жили в раю. И так действительно было: жили в ужасных условиях, но в раю! Потому что была Любовь. Такая Любовь сейчас — уже редкость… Первый год с нами оставалась жить монахиня Серафима (Морозова), затем она ушла в Пюхтицкий монастырь и там приняла схиму. И в 1965 году мы переехали в Ленинград, в кооперативную квартиру, где жили всей семьей.
